Сталинград

1929 г.р. Сталинград, пос. СТЗ

 

 

  Прошли долгие годы с начала Сталинградской битвы, но в памяти нетленными остались воспоминания о том, что пришлось пережить мне, моей семье и всем жителям Сталинграда во время сражения за город на Волге, самый прекрасный и родной.

  Наша семья - отец Кривцов Василий Ильич, 1902 года рождения (умер 17 июня 1940 года), мама Рыбальченко Ольга Павловна, 1910 года рождения, и я, Кривцова Лира, 1929 года рождения, жили на Нижнем поселке Тракторного завода в доме №523.

  Родители работали на Тракторном заводе юристами, тетя Оля, мамина сестра была воспитателем в детском саду на Верхнем поселке. Я училась в средней школе №4. Весной 1942 года перешла в шестой класс. По окончании занятий в нашей школе разместили госпиталь для раненых бойцов. Учителями была создана бригада учащихся для шефства над ранеными. Мы выступали перед ними, ухаживали, они диктовали нам письма родственникам.

  Летом маму отправили рыть противотанковые рвы за речкой Мечеткой, а тетю Олю перевели на казарменное положение. Она помогала перевязывать раненых. Я осталась дома одна. Изредка бомбили, в небе шли воздушные бои, это наши истребители атаковали немецкие бомбардировщики, стремившиеся сбросить бомбы на Тракторный завод, который выпускал и ремонтировал танки. Танкистов на время ремонта расселяли в квартиры жителей поселка. У нас жили три танкиста.

  Утро 23 августа 1942 года не предвещало ничего плохого. Дети играли в сквере между домами. День начинался солнечный, было тепло, даже жарко.

  После двух часов дня послышался глухой нарастающий звук со стороны центра города. Вскоре разорвались первые бомбы. Все бросились в подвалы домов. Взрывы приближались. Содрогалась земля. Бомба попала и в наш 523 дом. Сыпалась штукатурка, дрожали стены. Бомбили и раньше, но в этот раз все сразу почувствовали горький запах не только пыли, но и дыма. Как ни было страшно, стали выбираться из подвала. Дом, уже разрушенный, горел. В трех местах зияли провалы от фугасных бомб. Одновременно немецкие летчики сбрасывали зажигательные бомбы. Все жители нашего подъезда жались друг к другу, а я стояла одна в оцепенении.

  Жили мы на первом этаже. Я стояла и смотрела, как языки пламени вырывались из нашего окна. А в комнате были приготовлены три узелка с одеждой и документами, чтобы пойти на переправу, когда вернутся домой мама и тетя Оля. Я неотрывно смотрела на свое окно. А взрывы бомб в поселке продолжались. Когда взглянула вокруг, то увидела, что немецкие самолеты пикируют на каждый дом, и не один раз. Сразу же вспыхивают пожары. Один за другим загорались дома — кирпичные, четырехэтажные. Это зрелище наводило ужас. Я не плакала, но меня всю трясло. Когда жители убедились, что подвал нашего подъезда бомбами не пробит (а там у нас были одеяла, подушки, зимние пальто), все поспешили туда.

  Какая-то бабушка помогла мне сойти в подвал, усадила рядом с собой, завернула меня в одеяло, положила мою голову к себе на колени и стала произносить надо мной молитву.

  Утром я почувствовала себя лучше: нас не бомбили и не обстреливали, но в районе яхт-клуба вырывались черные клубы дыма. То, что увидели дальше, заставило нас содрогнуться: горела Волга, казалось, горела вода. Немцы разбомбили резервуары с топливом, которые располагались на берегу Волги, и огненные реки горящего топлива, сливаясь с крутого берега, покрыли водную гладь. Танки своим ходом из ворот завода направлялись сразу в бой. Смотреть было страшно — настоящий ад, когда все горит, даже вода. Все это врезалось в память до конца моей жизни.

  Даже после того, как немецкие самолеты разрушили и сожгли все дома, продолжались ежедневные бомбежки, которые сменялись артобстрелами и до утра поселок засыпали минами. У меня до сих пор в ушах звучит вой сирены, которую немцы для устрашения включали, пикируя над целью. Бомбили Тракторный завод и переправу, бомбы попадали и в развалины домов, где ютились женщины с детьми.

  В подвале нашего подъезда организовали медицинский пункт первичной обработки раненых.

  В это время немецкие танки, минуя противотанковые рвы, приблизились к Тракторному заводу.

  Маме удалось через ограждения колючей проволоки ползком добраться до нашего дома, она была в крови от глубоких царапин. Медсестра присыпала ее раны красным стрептоцидом. Мне очень жалко было маму, я боялась, что она умрет. У нее едва шевелились губы, но она меня успокаивала, прижимала к себе.

  Вернулась и тетя Оля.

  У всех в подвале не было никакой еды и воды. Пили воду с ржавчиной из подвальных труб. Карточки последний раз “отоваривали” в середине августа картофельным крахмалом и ржавой селедкой. Не было ни у кого продуктовых запасов. Для раненых солдат всего два раза удалось перевезти с левого берега в термосах манную кашу. Переправа обстреливалась круглосуточно. Раненые делились кашей с детьми. А солдаты, сражавшиеся с врагом, в развалинах варили куски убитой лошади и приносили мясо всем нам. Но это случалось редко. Все время хотелось есть.

  Бои приближались, раненых эвакуировали. Мама, тетя Оля и я тоже решили как-то переправиться за Волгу. Мы поползли через сквер над Волгой к переправе. Очень просили взять нас без вещей в лодку или на катер, но бойцам было не до нас.

  Пять дней и ночей мы находились в пещере на крутом берегу Волги. Нам было видно, как тонули катера и лодки с ранеными бойцами. В пещере было опасно находиться, стенки в трещинах, земля содрогалась от взрывов. Пришлось вернуться в подвал. Мы надеялись, что врага не допустят к Волге.

  Но 11 ноября 1942 года немцы с автоматами ворвались в наш подвал, угрожая оружием, выгнали всех. Погнали нас через территорию Тракторного завода. Широкой колонной шли сгорбленные люди, несли в руках все, что удалось сохранить.

  По дороге в никуда (как потом оказалось, в концлагерь) мне запомнились убитые наши солдаты. В замерзшей луже лежал совсем молоденький наш боец, раскинув руки. На его огромных голубых глазах не таяли снежинки. Не могу забыть его до сих пор. Нас, а это были женщины, дети и пожилые люди, гнали не по дороге, а через поля, засеянные, но урожай не был убран. Колосья были вмяты в землю гусеницами вражеских танков. Мы поднимали разбухшие от осенних дождей колосья и ели их, запивая водой из луж.

  Измученные голодом, холодом, бесконечными бомбежками и обстрелами люди с трудом передвигались, сопровождаемые немецкими автоматчиками. Так добрели до железной дороги. Нас погрузили на открытые платформы и под падающим на нас снегом довезли до Белой Калитвы. Там всех построили и стали отбирать более или менее крепких и молодых для отправки в Германию на работу. Остальные ночевали на улице. Утром погрузили всех на открытые, с высокими бортами платформы из-под угля и повезли дальше. Оказались в городе Красноармейске, в Донбассе. Нас привели к длинному бараку за колючей проволокой. Половину барака занимали наши пленные солдаты, а во вторую поместили нас.

  Мы спали на полу, получали вечером горячую баланду со следами свеклы и капусты. Ежедневно по утрам женщин вели под охраной на вокзал перебирать смерзшийся уголь. Дети оставались одни. По двору прогуливались полицейские из местных жителей с автоматами. Толстый пожилой немец с огромной овчаркой проверял оба отделения барака.

  В конце марта 1943 года в город прорвались наши самоходки, скорее всего это был десант. Мы услышали звенящий звук наших самолетов, выбежали во двор, но они стали бомбить концлагерь. Все, кто остался жив, побежали в разные стороны. Бомбы рвались впереди, сбоку, везде. Короткими перебежками я с мамой и тетей Олей добрались до первого дома. От площади начиналась улица Котовского. Мы забежали в сарай дома № 2. Приоткрылась крышка погреба, и нас позвал хозяин. Там находились его беременная жена Карташова Надежда и трое сыновей от двух до семи лет (Минька, Альберт и Микола). Наши войска, к сожалению, отступили. Карательный отряд эсесовцев стал проверять дома, сараи. У нас открылась крышка погреба, и огромного роста эсэсовец со стрелами на петлицах и свастикой на рукавах направил на нас автомат. Увидев, кто прячется в погребе, ушел. Слышались выстрелы. Наверное, немцы искали разбежавшихся пленных советских солдат.

  Нас оставили у себя Карташовы. Спали на полу в комнате, которая не отапливалась. Мы помогали по хозяйству, мама вязала платки из шерсти, которую приносили соседи. Расплачивались они за работу початками кукурузы, свеклой, тыквой. Надежда Карташова родила девочку, назвали ее Леной. Кое-как дожили до весны.

  Для вспашки приусадебного участка хозяин дома заставил маму и тетю Олю впрячься в плуг, сам управлял плугом, а у мамы и Оли текла кровь из носа. Выживание было тяжелым.

  В сентябре 1943 года Красноармейск был освобожден от немцев советскими войсками. На улицах с виселиц сняли трупы повешенных советских людей.

  Военные помогли нам уехать. Мама завезла меня и тетю Олю в поселок Михайловку Сталинградской области к своим родственникам (у меня было воспаление кишечника еще со времени мытарств в подвале в Сталинграде), сама вернулась в Сталинград восстанавливать город.

  Память о тех, кто отстоял  Сталинград, никогда не забудется в наших сердцах.

------------------------------

На условиях обмена: Боль войны; Растительные витамины; Современные строительные материалы; Начать жизнь с начала; Поселок Новоотрадное в Крыму; Эхо войны. Память детства;