Сталинград

1929 г.р. Сталинград, ул. Арзамасская, д . 22.

 

 

  Я вырос на берегу Волги. Утром, проснувшись, я видел перед собой мощный простор реки, цвет которой постоянно таинственно менялся. С самых юных лет я впитывал в себя эту красоту, меня волновало созерцание могучего течения. Волжские картины по-своему окрыляли детское сознание.

  С тех давних пор мне довелось увидеть немало красивых рек и морей. Но это мальчишеское впечатление, когда на кромке крутого берега тебе казалось, что ты паришь над Волгой и даже сливаешься с этим простором, осталось во мне навсегда.

  Семья наша была небольшая. Отец мой – Александр Васильевич Хватков работал в порту грузчиком. Мама — Мария Петровна Сергеева была продавцом. Двое детей — я и младшая сестренка Нона, 1937 года рождения.

  Жили мы на Арзамасской улице, которая спускалась с крутого берега к Волге. Улица была короткая – всего 26 небольших частных домов с мелкими подворьями. Недалеко протекала речка Царица. По крутым склонам её русла дождевые потоки стекали в глинистую почву. Речка становилась желто-бурой. Эти места были нашей первой детской вольницей. Здесь мы барахтались в мутной воде.

  Мы росли в беспросветной бедности. Наши родители выбивались из сил, чтобы прокормить семью. В наших убогих домах не было даже элементарных удобств. Но вопреки всем тяготам жизни, в наших детских душах непостижимым образом рождались дерзкие мечты. Мы любили книги. Ходили в библиотеку. Несмотря на бедность, в наших характерах появлялось чувство достоинства. Нам казалось, что мы рождены, чтобы осуществить в жизни какое-то предназначение. Время было такое, которое окрыляло наши детские планы. Недаром из моих сверстников вышло много настоящих мастеров своего дела, немало достигших в своей профессии. Но к нашему будущему вел еще трудный и извилистый путь. Выбиваться из нужды всегда трудно.

  Инстинктивно с самых ранних лет мы тянулись к тому, чтобы тренировать свою волю, характер. Старались преодолеть в себе слабость, нерешительность. Порой это стремление обретало самые экстремальные формы. Недалеко от нас был Астраханский мост, по которому ходил трамвай. Мы приходили на этот мост и с замиранием сердца прыгали в Царицу. Это было во время половодья Волги, когда Царица становилась широкой и глубокой. Не каждый подросток решался на такой поступок. А чтобы подбодрить друг друга (все-таки боязно), прыгали «солдатиком» вдвоём или втроём. Прыжки с моста и езда на буфере трамвая были для нас чем-то вроде мальчишеской доблести. Разумеется, мы скрывали от родителей – какие опасные занятия увлекали нас. Помню, как Колька Михайлов, мой дальний родственник, меня, семилетнего пацана, учил плавать. Он был значительно старше нас, физически развит и казался нам богатырём. Он взял меня на руки,бросил в Волгу недалеко от берега и закричал: «Не плыви к берегу…Убью!» Я почувствовал страх и беспомощно барахтался в воде, размахивая руками. Однако, после такого спартанского обучения через неделю я уже мог плавать вдоль берега.

  И ещё одно впечатление детства, которое пробудило у меня интерес к технике. Жил на нашей улице кузнец – дядя Вася. Со всей округи жители приносили ему ремонтировать домашнюю утварь. Он делал топоры, косы, ободья для деревянных колес к телегам. Во дворе у него была мастерская с настоящим горном на углях. Дядя Вася разрешал приходить в кузню и смотреть на его работу. Меня завораживал вид горна, желто-красные с синевой переливы огня. Глядя на работу кузнеца, я поражался тому, как из красно–оранжевых кусков раскалённого железа у него получаются красивые предметы. Кузнец представлялся мне кудесником. Я гордился тем, что он разрешал мне «раздувалкой» качать воздух в горн, чтобы угли горели жарче. Потом я понял, что в этой мастерской родилось моё влечение к технике, впоследствии появилось стремление стать инженером–механиком. У нас было немного развлечений. И потому запомнились, как праздники, даже походы в баню, которая была расположена на Пугачевской улице. Мы ждали воскресенья, когда родители поведут нас в этот уголок комфорта, где всегда было чисто, уютно, и в буфете отец покупал нам морс – вкуснейший напиток. Можно было заказать отдельный номер для семьи. Помню, как мы радовались тому, что в номере была настоящая чугунная ванна с белоснежной эмалью, В каждом дворе были железные корыта, ведра, тазы, а это значит, повседневный тяжелый труд прежде всего наших матерей.

  Всё свободное время мы проводили на Волге. Каждый, кто вырос в этих местах, знает, что Волга – это серьёзная стихия. И мы не просто играли в воде. На Волге учились выносливости, смелости в опасных ситуациях – на реке всякое бывает. И нам нравилось проверять свои силы, когда волжские волны уносили нас далеко от берега. Мы закаляли свое упорство в борьбе со стихией. И ещё – Волга учила нас работать с самых ранних лет.

  Когда отец увидел, что я научился хорошо плавать, он дал мне задание: после обычных развлечений на Волге – собирать и приносить домой охапки щепок, палок, которые волной прибивало к берегу. Я заготавливал топливо на зиму. Мне было тогда 8 лет. Отец учил меня брать на себя хотя бы малую часть ответственности за помощь семье. Особо хочу сказать, что вся жизнь наших родителей была для нас примером трудолюбия, доброты, честности. Нам, детям даже не надо было порой каких-то особых слов, чтобы понять, что есть самоотверженность, преданность, мужество. И если назвать одним словом – чему меня научил отец, то это, прежде всего – Преодоление, как жизненный принцип. Своим примером он учил меня, что надо уметь преодолевать самые жестокие трудности ради жизни, ради близких.

  Случилось несчастье. Отец стал инвалидом. Сказались последствия брюшного тифа, которым он переболел во время голода в Поволжье. Ему поставили диагноз: рассеянный склероз. При малейших стрессах у него начинались припадки, при которых неведомая сила подбрасывала его на кровати. В таких случаях я звал его братьев, живших с нами в одном дворе. Они держали его, чтобы он не упал с кровати на пол, припадки продолжались 10-15 минут, после которых отец в полном изнеможении долго приходил в сознание. Казалось бы, он стал беспомощным человеком. Но сила воли и ответственность перед семьей вернули его к труду. Будучи инвалидом, он освоил профессию столяра-краснодеревщика и настолько успешно, что получал заказы на ремонт старинной антикварной мебели. Его столярная мастерская в нашем дворе тоже стала для меня первой школой труда. Когда мне было 9 лет, я самостоятельно сделал табуретку без единого гвоздя, склеив все детали. Как же я радовался, когда отец похвалил меня.

  В 1940 году отец купил старую лодку. Мы вдвоем отремонтировали её, и получилась отличная, крепкая лодка с двумя парами вёсел. К концу лета 1940 года я настолько хорошо научился грести, что мог в одиночку плавать на лодке вдоль и поперёк Волги. Но я не только наслаждался тем, что умею управлять лодкой. На первом месте был труд и долг перед семьёй. Теперь я приспособился ловить плывущие по Волге брёвна — топляки, цеплял их к лодке, буксировал к берегу. Надо сказать, – тяжелая работа для ребёнка. На берегу распиливал брёвна и по частям носил на плече домой. Во дворе снова пилил, раскалывал и аккуратно складывал в сарае.

  Однако в подростковую пору мы всё-таки оставались беззаботными, а порою рискованно безрассудными. Летом на Волге вдоль берега на якорях стояли многорядные плоты из толстых брёвен. Между плотами оставались «заводи» — небольшие площадки воды. Мы придумывали опасные игры: соревновались между собой – кто нырнёт и дольше будет находиться под водой, тот и победитель. Риск был огромный. Течение на Волге быстрое, и находясь под водой легко можно потерять ориентацию, и тогда течением унесёт под плоты. А оттуда не выбраться. К счастью, сила и ловкость спасали нас. Нашу лодку мы привязывали у дебаркадера, где стоял пожарный пароход «Гаситель». В довоенные годы дебаркадер и «Гаситель» были для меня вторым домом. Командиром пожарного отряда был Козлов Федор Степанович — муж папиной сестры Клавы. Они постоянно жили в одном из помещений на дебаркадере. Я хорошо знал капитана Воробьёва П.В. и механика Ерохина. Они разрешали мне бывать иногда в капитанской рубке и в машинном отделении парохода. Машинное отделение казалось мне дворцом техники. Мог ли я знать тогда, что в дни Сталинградской битвы команду «Гасителя» назовут легендарной. В Сталинграде за тушение пожаров на нефтеналивных баржах капитан Воробьв П.В. награждён орденом Красного Знамени, а механик Ерохин героически погиб. Пароход «Гаситель» станет памятником, его установили на берегу Волги.

  И ещё об отцовских уроках, которые остались в моей памяти на всю жизнь. О том, как однажды отец задал мне настоящую порку. Это было так. Я учился во втором классе начальной школы № 44, расположенной на Пугачевской улице. Одноэтажная школа была небольшая, но архитектор постарался на славу – предусмотрел арочные окна и стены с рельефной кладкой из красного кирпича. Мы гордились своей школой и говорили – наша школа самая красивая. Мои одноклассники знали, что в нашем дворе отец выращивает табак для себя, и уговорили меня принести несколько листьев. Я тайком спрятал в портфеле табак. Не знал, что папа вечером проверяет мои тетради с домашними заданиями, и он обнаружил злосчастные листья. Отец допрашивал меня с пристрастием, и дело дошло до ремня, который «погулял» по моей спине. Когда он лупил, то четко и громко приговаривал: «Ты – вор, ты –вор, и за это получай!» Почему я об этом вспомнил? С детства, даже в голодные годы, я не мог переступить черту, которую тогда жестко обозначил отец: быть честным всегда и во всём.

  Года через два случилось мне пережить искушение. Я оказался в подсобке магазина, где стоял мешок с пряниками. Я был голоден, и пряник казался мне чудесным лакомством. Работники магазина ходили мимо. И когда я остался один, то схватил два пряника и спрятал в карман. Вдруг я вспыхнул от волнения. Будто услышал голос отца: « Ты украл! Ты – вор!» Прошло несколько минут. Пряники слиплись от жара в ладони. И я преодолел себя. Вытащил из кармана и бросил пряники в мешок. Мне стало легко и спокойно на душе.

  Каким мне запомнилось начало войны – 22 июня 1941 года. Как обычно, дружной ватагой отправились утром на Волгу плавали, катались на нашей лодке. Вылавливали из воды фрукты, овощи и даже арбузы, плывущие по Волге. Они попадали в воду во время разгрузки барж в порту грузчиками. В тот день мы, набрав яблок и огурцов, решили купить хлеба. Послали Альку Дудкина в магазин, но он быстро вернулся и рассказал, что люди в магазине слушают по радио сообщение о нападении Германии на нашу страну. Признаться, мы не поняли, какая случилась беда. И даже ругали Альку — почему хлеб не купил. Он оправдывался – продавщица тоже слушала радио и не торговала.

  У нас продолжались каникулы. И мы беспечно проводили время: развлекались на Волге, ходили в кинотеатр «Призыв». Я по прежнему ловил «топляки» и готовил дрова на зиму.

  Что вспоминается о тех днях? Пожалуй, самое главное — с какой готовностью мы, дети военных лет, старались работать. Стоило учительнице сказать, что надо собирать металлолом, и мы тащили, кто что мог. А про себя думали: может быть, этого железа хватит хотя бы на колеса военной машины. Приходилось ещё больше работать, чтобы помогать семье. Помню, я выходил из дома в 5 часов утра, шел примерно семь километров в пургу и мороз, чтобы занять очередь за керосином, надо было выстоять несколько часов, а потом привезти на санках домой около 15-ти литров керосина.

  В городе появились беженцы, и запомнилась одна семья, поскольку она не была похожа на других. В нашем дворе у тёти Лены остановилась семья беженцев из Украины. Они приехали на легковой машине с багажом на крыше. Мама послала меня за чем-то к тете Лене. Дверь комнаты была открыта, и я увидел эту семью за обеденным столом. Дети сидели в белых фартучках. Но больше всего меня удивило изобилие продуктов на столе, я даже застыл на месте. Мужчина, увидев меня, решил, что я чего-то жду от них. Он отломил кусочек от плитки шоколада и бросил в мою сторону. Шоколад я никогда не пробовал, только видел на витрине. Я бросился бежать от стыда и унижения. Меня переполняло чувство ненависти к этой обеспеченной семье, которая так успешно устроилась, когда другие голодали.

  В 1942 году стали появляться немецкие одиночные самолёты–разведчики. По радио объявляли воздушные тревоги. Жители запасали сухари, крупы, спички, соль. Мама тоже насушила сухарей. Мы стали строить бомбоубежище, которое попросту называли – «щель» Отец сам сделал чертёж, и мы вдвоём соорудили «щель» по всем правилам – глубокую, просторную, с прочными распорками, Сверху сделали накат в два слоя из толстых брёвен и над ними земляную насыпь. Внутри были сидения для всех родственников, и, конечно, там находился сундук с сухарями и вещами первой необходимости. Родители сшили рюкзаки, в том числе и нам с сестрой, в которые сложили документы и вещи. К тому времени в наш двор пришли«похоронки». Двое братьев отца – Фёдор и Пётр погибли на фронте. Из мужчин остался только наш папа-инвалид.

  В начале августа 1942 года, как обычно, я пошел на Волгу, чтобы ловить брёвна, и вдруг увидел солдат на нашей лодке. Они пытались сбить замок на цепи. Я кинулся к ним с криком: «Это наша лодка, что выделаете?» Бойцы сказали, что им надо немедленно добраться на остров Голодный, где стоят их зенитки: «А ты, парень, нам не мешай». Пришлось мне отпереть замок, но я настоял, что поплыву вместе с ними, чтобы вернуться на лодке. Едва мы отплыли от берега, как я увидел, что грести они не умеют. Вот тогда я взялся за вёсла. Бойцы меня похвалили. Потом мне приходилось переправлять их на остров несколько раз. Чтобы не потерять лодку, родители решили, что я буду жить на дебаркадере у наших родственников Козловых. Отсюда я видел бегущих к Волге бойцов и быстро готовил лодку к отплытию. Я гордился тем, что переправляя бойцов, выполнял важную работу. Наступило время, когда воздушные тревоги объявлялись каждый день, обычно в 11 часов ночи. Мы спускались в своё убежище, а папа сидел у входа и наблюдал за обстановкой. Часто видели воздушные схватки немецких и наших летчиков. Больно было смотреть, как "мессершмитты" налетали на наши одиночные ястребки и сбивали их. Добивали наших летчиков, выпрыгнувших из горящих самолетов. На моих глазах наш летчик спускался на парашюте, его ветром относило на левый берег. А два мессершмитта расстреливали его в воздухе, вряд ли он остался жив…Видеть 13-ти летнему парнишке, как погибает советский летчик, было очень больно. С 15-го августа начались бомбежки и в нашем районе. Мы научились распознавать надрывный гул летящих юнкерсов с грузом бомб. В одну из таких бомбежек фугасные бомбы упали на педагогический институт, расположенный на Пугачевской улице, всего в 100 метрах от нашего дома. Мы сидели в убежище, и от взрывов наша щель закачалась. В эти секунды промелькнуло в голове: «Сейчас стены нас раздавят». Но убежище выдержало и спасло наши жизни.

  В часы затишья я по-прежнему переправлял наших бойцов. Стреляли зенитки, вокруг слышались всплески воды от осколков снарядов. Может быть, впервые в этой обстановке мне пришлось осуществить техническую идею. Смекалка подсказала – а что, если сделать крышу над лодкой. Я смастерил складную конструкцию из 2-х деревянных стоек, которые крепились старыми дверными петлями к сидению, две другие стойки опирались на дно лодки. На эти крепления поместил деревянную крышу. Я хвалил себя за смекалку, дважды на мою крышу падали осколочки. Однажды, когда я снова переправил солдат на остров и уже возвращался домой, почти у самой пристани острый осколочек чиркнул по трём пальцам моей левой руки, отщипнув часть подушечек пальцев. На дебаркадере мне сделали перевязку, но раны не обработали, как следует. Началось воспаление. Потом пришлось ампутировать фалангу большого пальца. Но это произошло уже на левом берегу, куда мы добрались после трагических событий в Сталинграде. Во второй декаде августа налёты на город стали частыми, и родители решили эвакуироваться – добраться на нашей лодке в Астрахань к родственникам. Отплытие наметили на 20-е августа. Утром этого дня я пошел к нашему причалу и издалека увидел, что лодки на стоянке нет. Матрос с «Гасителя» рассказал, что солдаты прибежали ночью, сбили замок и уплыли. Угон лодки сорвал все наши планы по эвакуации из Сталинграда. Помню, как я переживал потерю лодки, будто лишился друга.

  Наступило 23-е августа 1942 года. Как и в предыдущие дни, нещадно палило солнце. Мы еще не знали, что пройдёт всего несколько часов, и этот солнечный день превратится в чёрный и огненный. Днём по радио объявили воздушную тревогу, но мы, привыкшие к таким сообщениям, не спешили прятаться в убежище. Я продолжал свою работу – складировал поленья в сарае. Услышал крик отца: «Скорее в «щель»! Я вышел из сарая и не увидел яркого солнца. Немецкие самолёты летели тучей на город. Появилось ощущение, что приближается что-то страшное. В убежище собрались все родственники. Рёв сотен пикирующих самолетов даже в «щели» буквально бил по ушам. Проходили часы, а грохот снаружи все нарастал. Мама, чувствуя неладное, одела на меня и сестрёнку приготовленные рюкзаки.

  Было так страшно, что хотелось поглубже зарыться в землю. Но отец дал команду: «Всем немедленно выходить из «щели», будем пробираться к Волге!» В те секунды он принял мужественное и правильное решение. Мы выскочили под бомбёжку, на горящую улицу, но это была единственная надежда на спасение. Мы могли в «щели» сгореть заживо. Когда выбежали наружу, то увидели, что горит наш дом. Душу сковал ужас. Многие дома по обеим сторонам улицы были охвачены пожаром. В небе ревели немецкие самолеты, сбрасывая фугасные и зажигательные бомбы, деревянные домишки вспыхивали как факелы. Нет слов описать, какой мы испытывали страх, когда бежали по улице между горящими домами. Люди выскакивали из своих дворов, у некоторых горела одежда. На моих глазах всего за одно мгновение упали на землю два человека. Была уже ночь, кругом всё пылало, трещало, взрывалось, а от дыма и гари невозможно было дышать, но мы бежали и бежали по огненному коридору к Волге, которую из-за дыма не было видно, хотя она была совсем близко. Повсюду слышались страшные крики людей, обезумевших от ужаса. До берега добрались, потеряв из виду родственников. На узкой кромке под прикрытием крутого берега скопилось много народа. Раненые лежали на земле вместе с мёртвыми. Испуганные, в обгоревшей одежде люди метались, будто в ловушке, не зная, как спастись от гибели. На Волге не было видно ни катеров, ни пароходов.

  Папа с мамой, держа нас за руки, побежали вместе с другими жителями по берегу, вниз по течению. Страх гнал нас в неизвестность по тёмной полоске берега. Казалось – там спасение. Но мы попали в бушующий смертельный ураган. Наверху, на железнодорожных путях взрывались вагоны с боеприпасами. Над нашими головами летели железнодорожные колёса, горящие обломки, с крутого обрыва падали люди – мертвые и живые. На Волге двигались горящие потоки нефти. Казалось, что горит река.…Каждый миг мог стать для кого-то из нас последним в этом аду. Но отец упорно вел нас вперёд. Мы добрались, несмотря на опасность и смертельную усталость, до того места, где Баррикадная улица спускается к берегу. Здесь спрятались под арочным кирпичным мостом, где было много беженцев. Наверное, у нашей семьи был Ангел-Хранитель, который уберёг нас на этой страшной дороге среди пожарищ. Только у мамы было касательное ранение ноги. Папа перевязал ей рану, велел нам никуда не уходить, а сам спустился к Волге. Вскоре он вернулся и повёл нас и ещё несколько человек дальше по берегу. Мы увидели небольшой буксирный пароход с гребными колёсами по бортам. Видимо, отец попросил капитана захватить нас. Как только мы поднялись по трапу, пароход сразу отчалил и поплыл против течения, вдоль того пути, где мы совсем недавно бежали. Мы плыли по узкой полосе воды, свободной от огня. Оглянувшись вокруг, я увидел с одной стороны сплошную стену огня горящего города, с другой стороны стену горящей на воде нефти. Слышались взрывы бомб и треск пулемётов. В небе носились юнкерсы и мессершмитты. Наших самолётов не было. Буксир, на котором плыли, вдруг резко встал, и мы увидели, что на наше судёнышко пикирует немецкий самолет. Капитан оказался опытным речником. Мы сидели рядом с капитанской рубкой, и я слышал, как он кричал по переговорной трубе в машинное отделение: «Стоп машину!» и через минуты: «Задний ход!» Такие искусные маневры спасли нас. Две сброшенные бомбы взорвались впереди парохода, не причинив вреда. Но немецкий летчик пошел на второй заход и дал пулеметную очередь, несколько человек на корме были ранены. На рассвете мы приплыли в затон и высадились в Красной слободе. На правом берегу, там, где был город, увидели сплошную стену пожаров, простиравшихся на многие километры. В душе остались страх и смятение. Перед глазами мелькали картины пережитого – как мы бежали по горящей улице, потом вдоль берега, когда сверху падали обломки вагонов, как наш буксир бомбил и расстреливал немецкий самолет. Мне слышались стоны и крики раненых и обожженных людей. И в потрясённой памяти на всю жизнь осталось мужество отца, который среди огня и взрывов принимал правильные решения, спасал семью. От пережитого ужаса я потом не мог вспомнить – в каком месте Красной слободы мы остановились и жили несколько суток. Потом на грузовой полуторке отправились в сторону Средней Ахтубы, обгоняя колонну беженцев. Ехали мы недолго. Над нами появился немецкий самолет. Послышались пулеметные очереди. Летчик прекрасно видел, что по дороге идут беженцы с детьми. Однако он снова и снова прошивал пулеметными очередями беззащитных жителей. Много осталось лежать на дороге раненых и убитых. В кузове нашей полуторки погибло трое беженцев, был ранен в плечо шофер. Машина остановилась: разбит аккумулятор. До Средней Ахтубы теперь мы шли пешком в общем потоке. На эвакопункте было настоящее столпотворение. Каждый час прибывали новые партии беженцев. Отец где-то нашел приют для нашей семьи. Родители стали обсуждать между собой – что делать дальше? Куда идти с детьми?. Пугала неизвестность. К тому же у нас не было денег. Отец предложил — может быть, вернуться в Красную слободу, попытаться найти там родственников? Об их судьбе мы ничего не знали, но надеялись, что кто-то остался жив. Папа отправился в Красную слободу. К счастью, ему удалось через знакомых пожарных судоремонтного завода узнать, что наши родственники Козловы живы и часто приплывают в затон, где ремонтируют повреждения парохода «Гаситель». Отец приехал за нами, и мы вернулись в Красную слободу.

  В это время мой большой палец, раненый осколком, воспалился и раздулся. Помню военного врача, который усадил меня на табуретку, затем ножницами стал вырезать остатки ногтя. Я закричал от боли, а он сказал: «Ты что кричишь?» «Мне больно!» «Какой же ты парень, если не можешь потерпеть удаление какого-то гнилого ногтя, разве ты не знаешь, как в гестапо пытают наших людей, а они молчат и не выдают своих товарищей?» После такого упрека я замолчал и без крика выдержал всю операцию. Врач удалил мне ноготь и первую фалангу пальца без всякого наркоза. А как я мог поступить иначе, если мы, мальчишки, мечтали о подвигах и благородных поступках. Потом папа сказал, что врач очень хвалил меня за терпение.

  Отца в Красной слободе приняли на работу в штаб ВОХРА (военизированная охрана объектов речного флота). Нас разместили в служебном помещении. Здесь собрались наши родственники, которых мы потеряли на объятой пожаром улице. Дядю Федю назначили командиром ВОХРА. Теперь мы жили все вместе.

  Я пошел учиться в 6 класс, мне исполнилось 13 лет. Но я искренне полагал, что в такое трудное время мне мало только учиться. Я хотел помогать своей семье. И где-то в глубине души думал о том, что в дни войны своей работой хоть чем-то помогу старшему поколению. Что я умел? Нашел работу, которую привычно выполнял дома. Я стал истопником в казарме ВОХРа, где служили в то время почти одни девушки. После школы, сделав уроки, я торопился во двор казармы. Мне надо было наколоть столько дров, чтобы их хватило на две печки. Конечно, это была нелёгкая работа для мальчишки. До наступления ночи я топил печи. Возвращался домой в снежной круговерти. А на душе было светло – я сделал что-то полезное.

  Пришлось увидеть многое, что надрывало сердце. Трагическая панорама правого берега Волги. Взрывы, пожары, гул канонады. Гибель судов на Волге. Воздушные бои. И непрестанная душевная боль: в этой круговерти боев гибнут чьи-то отцы, братья, сыновья.… Ждали, верили – победа придет. И мы узнали – какая это радость – наступившая после сражений тишина… Я помню, как отец, мама и я решили отправиться в город на нашу улицу. По тропкам среди минных полей пришли к месту, где стоял наш дом. Перед нами была горка обгоревших обломков. Но каково же было наше удивление, когда, покопавшись на пепелище, мы нашли свою печную духовку и в ней обнаружили наш самовар и две эмалированные тарелки. Надо же – сохранились! Всё, что осталось от прежней жизни. Мы принесли их домой с таким чувством, будто обрели богатство.

  Я по-прежнему учился и работал. Сейчас, вспоминая те дни, я и сам удивляюсь тому, насколько трудолюбивым было наше поколение – детей войны. Мы не думали – по силам ли нам работа, которую надо было выполнить. Порой, надрываясь, брались за трудные дела и не отступали. Это качество, столь характерное для детей войны, осталось с нами на всю жизнь.

  …Каждый, кто пережил войну, знает, как бывают необратимо горестны её последствия. Наша семья эти раны войны никогда не смогла залечить. В 1945м году нам дали комнату в бараке. Мы смогли вернуться в Сталинград. И тут случилась беда. Всю войну отец с его больной нервной системой держался, брал на себя ответственность, спасал семью. А в 1945-м победном году будто истощились защитные силы организма. Отца в одночасье разбил паралич. Сначала он ещё самостоятельно сползал с кровати и буквально ползком, когда мы уходили на учёбу и работу, старался мыть полы, делать что-то по хозяйству. Даже в немощном состоянии он пытался заботиться о нас. Такой он был человек.… Но ему становилось всё хуже. Потрясения, пережитые в Сталинграде, тревога за семью, напряженная работа окончательно подорвали его организм. Он уже не мог двигаться. И только мозг его оставался ясным. Отцу было всего 43 года. Мы бережно ухаживали за отцом, радовались хотя бы тому, что можем говорить с ним.… По существу, он повторил судьбу Николая Островского, чью книгу я читал в детстве. Отец, будучи неподвижным, прожил до 1959 года.

Пример отца, его наставления оказали огромное влияние на мой характер и судьбу. Всю жизнь я помнил главное – надо почитать труд и семью, как высшие ценности жизни.

------------------------------

На условиях обмена:Гибкая черепица ТРК Петровский - торгово развлекательный комплекс; ЗДОРОВОЕ ПИТАНИЕ: Концепция бесстрашия 3-звездочные отели Малетон Тхэквондо клубы Москвы