Сталинград

1937 г.р. Сталинград, ул. Житкурская

  Четвёртая годовщина моей жизни омрачилась началом долгой войны. Все прошедшие годы я ни на минуту не забывала и возвращалась мысленно вновь и вновь к страшным событиям Сталинградского пекла. Отцам, дедам современных немцев я всё простила, но не забыла. И всю жизнь мне не дает покоя мысль: откуда явилась к нам такая нечеловеческая жестокость?

  Мы жили на ул. Житкурской Дзержинского района между Качинским авиационным училищем и Красными казармами, рядом с Крутым оврагом.

  Помню бомбёжки с беспрерывным воем самолётов и устрашающим свистом падающих огромных бомб, одна из которых длиной 2,5 м лежала под нашим домом до 1954 года. Выкопали бомбу, выселив всех жителей, а обезвредили за городом.

  Помню, как во время бомбежки вздрагивала земля, всё ходило ходуном, все мы молились, кричали, задыхались от дыма. За оврагом горели склады, нефтехранилища, огонь поднимался огромным столбом и доходил до нас нестерпимым жаром.

  Вынуждены были прятаться в овраге, в пещере. В один из дней от многочисленных взрывов, видимо, произошло смещение земляного пласта, и две ямы накрыло. Откопать смогли только нашу пещеру, в которой находились: я (пяти лет), сестра (восьми лет), мама (31 года), тётя (19 лет) и бабушка (60 лет). Глаза, уши, рты, носы были забиты землёй. Нас спасли вовремя. Но соседей наших – восемь человек заживо погребла земля. Почти весь день жители наших домов пытались их откопать. Кричали, плакали. Но найти их в обрушившейся земле не смогли. Помню, несколько дней я ничего не слышала, болели глаза, кашляла. Маме досталось больше всех, она получила сильную контузию. Пещера погребла наш скарб, документы, фотографии, тёплую одежду, постельные принадлежности.

  Попытки мамы вывезти нас за Волгу не увенчались успехом. Она с двумя детьми при паническом состоянии многих жителей, пытавшихся спастись, не смогла пробраться к трапу парохода.

  Горящая Волга, тонущие катера, пикирующие фашистские самолёты, плывущие трупы, лежащие на берегу раненые вперемешку с убитыми, крики о помощи, невообразимая паника и безумный хаос так нас за трое суток напугали, что мама решила, коль погибать, то не в воде и не в пещере. Так мы оставили все попытки переправиться через Волгу.

  Первое впечатление от немцев, неожиданно появившихся со стороны Качинского авиационного училища на Днепровской улице, меня, ребёнка, вначале не испугало, так как фашисты внешне не были похожи на «чудовищ», которых видела на плакатах. Но когда немец вырвал морковь у мамы, а потом забрал из дома продукты и кое-что из понравившихся ему вещей, меня охватил страх. Затем другие немцы хватали и уносили наши продукты. Так мы остались без пищи.

  После 10-го сентября фашисты выгнали нас из дома, мы перебрались в окоп («щель») в центре двора. 15-го октября под угрозой расстрела всех жителей нашей и прилегающих улиц (Житкурская, Днепровская, Днестровская, Иртышская, Крутоовражная и др.) под конвоем погнали по пыльному степному безводному бездорожью. Никакого снисхождения к тому, что дети и старики не могут двигаться быстро, фашисты не проявляли. Видела, как забивали хлыстами отстававшего от колонны дедушку.

  Помню до сих пор этот страх отстать, мы, дети, пытались идти вместе со всеми, на руки к матерям не просились. Голод и холод мучили нас. И всё-таки самое страшное даже не голод, а жажда. Губы потрескались, кровоточили. В одну из ночей немцы привезли себе воды, а мама от отчаяния выхватила у пьющего немца фляжку и быстрым вертикальным движением налила себе в рот, чтобы принести нам и дать по спасительному глоточку. Немец угрожающе закричал, но мама быстро скрылась в степной темноте. Мы боялись, что утром последует расправа, но маму, видимо, не успели запомнить.

  Однажды во время воздушного налета конвоиры разбежались по канавам и кустам, спасая свою жизнь, а моя отчаянная мама дала нам команду пробираться домой, что есть силы. Слово «дом» было для нас большим стимулом. Мы то ползли, то отдыхали на сожжённом поле, собирали обгоревшие зёрна, ели их, и силы прибывали.

  Трудно передать, какие беды выпали нам на дороге домой. Обессиленные и голодные, мы добрели до города Калач-на-Дону. На наших глазах в районе переправы упал горящий советский самолёт. Мы проходили какие-то казачьи хутора. Везде хозяйничали немцы, хотя бы временного пристанища нам нигде найти не удалось. Дорога оказалась очень опасной. Долго скитались по степным местам, нас, таких беженцев, было очень много. Попадали под обстрелы, и залпы «катюши» хорошо запомнили.

  Однажды из-за перелеска выехал немецкий легковой автомобиль и остановился перед нами. От страха ноги подкосились. Из машины вышел немецкий офицер, погладил нас по головам, напоил досыта из своей фляжки, дал по шоколадке и, сказав «Гитлер капут, Сталин капут», уехал. Это был первый Человек из немцев, встретившийся за все дни. Поступок немца удивил нас.

  Запомнила страшный момент, когда мама на каком-то отрезке пути успела посадить нас с сестрой в набитый людьми кузов попутной машины, которая вдруг тронулась. Мама бросилась за нами. Мы кричим, мама кричит, кое-как люди схватили её за руки, и мама волоком доехала с нами до запланированной немецким шофёром остановки. И это было счастье: мы не растерялись.

  Помню, как добрались до какого-то бывшего подземного нефтехранилища в Воропоново. Всё дно резервуара было забито людьми, запорошёнными вшами, некоторые теряли сознание от испарений остатков нефтепродуктов. Несколько дней мы вынуждены были провести на дне нефтехранилища, так как наши с сестрой ножки превратились в безжизненные плети, мы не могли стоять, ходить, ноги разъезжались в разные стороны – от голода, страшной усталости.

  В ноябре 1942 года мы всё-таки добрались до своего родного оврага в г. Сталинграде. Пишу и удивляюсь тому, как мы могли выжить, не помню, что ели, пили. Откуда у мамы взялось такое мужество, выносливость? Как она сумела спасти нас? На нашей улице сохранилось всего четыре неразрушенных домика (в том числе и наш, с забитыми досками окнами).

  Жителей на улице я не видела. Было такое впечатление, что их нет. Только трупы, которые делились у меня на людей и фрицев. Я смотрела на убитых и думала, вот это человек, а это фриц.

  Была очень суровая зима. Оставшаяся в Сталинграде наша вторая бабушка оказалась живой, мама каким-то образом сообщила ей о нашем прибытии. Жили мы до освобождения в разных окопах («щелях»), старались не высовываться и не попадаться на глаза немцам.

  Был случай, когда немцы разрешили мне, больной, с высокой температурой, отлежаться с бабушкой в доме. Помню, один молодой немец куражился надо мной, поднося нож к ушам, носу, грозя отрезать их, если буду стонать или кашлять. Мне было очень страшно! Второй немец, постарше, брал меня на колени, жалел, показывал фото своих детей, угощал кусочками сахара и даже подарил цветные карандаши. Это был второй, кого я могу назвать Человеком из немцев.

  Находясь в окружении, немцы съели своих лошадей, а потом всех кошек и собак.

  От голода кожа у нас с сестрой заживо гнила, ноги распухли. По ночам мама выползала из щели, добиралась до помойной ямы, куда немцы сбрасывали остатки пищи, приносила нам очистки, огрызки, кишки.

  Дня за три до освобождения немцы куда-то ушли, мы перебрались в дом. Помню, утром сильнейший гул «а-а-а…а». Это с боями пробивались наши долгожданные освободители, низкий им поклон.

  Мы видели, как много наших бойцов и офицеров погибло в Сталинграде. Мою подругу детства – одноклассницу Нину Шапошникову (в ту пору ей было шесть лет) до сих пор не отпускает трагическая гибель молодого солдата. В семье Нины было четверо: мама и трое детей. Когда в конце января немцы неожиданно исчезли, наступила непривычная тишина. Мать Нины решила, что наступил конец, фашисты снова появятся и всех убьют. Она согрела воды, искупала детей, как сказала – перед смертью… Вдруг открылась дверка, послышалась родная русская речь: «Немцы есть?» Прыгнул в подпол молодой боец, увидел детей, удивился: «Как же вы здесь жили?» Снял вещевой мешок, отдал им кусок хлеба и брикет каши. Он сразу выбежал наверх, тетя Маруся - мама Нины, бросилась за ним, чтобы поблагодарить его. И в это мгновение снайперская пуля насмерть сразила бойца. Тетя Маруся с плачем склонилась над ним…

  Когда мы вышли из укрытий, перед нами предстало жуткое зрелище. Вся земля была в воронках, покрыта обломками, усеяна осколками и замерзшими трупами, одетыми, полураздетыми, голыми, без голов, без ног, рук, со вспоротыми животами. Убитых было так много, что при ходьбе нужно было стараться не наступить на них. В феврале 1943 года трупы стали хоронить.

  Очень много расплодилось крыс. Мне даже во время дневного сна покусали пальцы рук.

  Появились соседи – Васильевна, тетя Шура, Шумкины, Текутовы, Горбуновы, Шапошниковы и многие другие.

  А мы еще десять лет будем писать, на всякий случай, в анкетах, что в оккупации не находились.

  Узнали, что за время наших скитаний погиб мамин младший брат Алексей Мамонтов, который был ополченцем на Тракторном заводе. Ему было 30 лет.

  Когда меня впервые искупали, то увидели в моих волосах седину. А мне было 5 лет. Так с детства я ходила с прядью седых волос.

  Мой папа участвовал в Сталинградской битве, был награждён, дошёл до Берлина, возвратился живым, являлся инвалидом ВОВ I группы.

  Прошли десятилетия, но чем дальше в прошлое отодвигается война, тем глубже я ощущаю необыкновенную благодарность своей маме, всем мамам, спасшим в самых тяжелых условиях своих детей. Наши мамы ежедневно совершали героический подвиг.

  Почти всех наших мам уже нет в живых. Вечная им память! Вечная благодарность от сыновей, дочерей, внуков, правнуков.

  В Волгограде я училась, закончила физико-математический факультет педагогического института, трудилась в проектных институтах, занималась автоматизацией проектных работ (на ЭВМ всех поколений).

------------------------------

На условиях обмена: Расписание соревнований тхэквондо Welcome to Hotel Petrovskiy! Зарубежная недвижимость Пошив детской одежды в ателье Витея Ивантеевка; Многогранность и целостность системы здорового питания